Монолог князя Мышкина был написан Ингеборг Бахман для балета-пантомимы «Идиот» её друга, композитора Ханса Вернера Хенце.
Перевод дарю своей персональной Настасье — Вере.
МОНОЛОГ КНЯЗЯ МЫШКИНА(1 часть)
Из балета-пантомимы «Идиот»
///Кукольной поступью выходят все участники действа — Парфён Рогожин, Настасья Филипповна, Тоцкий, Ганя Иволгин, генерал Епанчин и Аглая. Пантомима заканчивается с последними тактами инструментальной пьесы, и князь Мышкин выходит в центр сцены. Он произносит весь монолог без музыкального сопровождения.///
Есть слово у меня, его я снял
с рук траура,
я, недостоин, ибо я не более достоин,
чем иные —
с низвергнувшимся облаком сосуд,
оно упало с неба и погрузилось в нас,
ужасное, чужое,
причастно красоте,
презрением наполненное к миру.
(О, агония света, агония
озноба, похожего на всяческий озноб,
болезнь, заслуженная нами,
страдание для всех!)
Пусть немой поезд через моё сердце идёт,
пока не стемнеет,
то, что просвещает меня,
возвращается снова
во тьму.
Поистине, из-за этой боли
в вас, вами сотворённое,
что вы творите своей жизнью,
не в пользу вашей жизни,
и то, что вы творите своей честью,
не в вашу честь.
В бесовском смехе обожжены,
бездонны чаши
несчастных этих жизней,
дарованных нам, чтобы испить до дна.
И если кто-то кого-то повстречал,
нет отклика, никто не остановит
слёзы, в безмолвие
низвергнуты мы отчего-то
почему-то, отказано в последнем
нам, через которое проходит
всегда наш слух.
О, немота любви!
///Берёт за руки каждого, которого называет.///
Парфён Рогожин, сын купца,
о миллионе ничего не знает.
В зимней ночи свою упряжку принуждает встать,
не доезжая до торговых улиц,
не хочет ехать дальше.
На снег кидает деньги,
снег — мера
твоих ланит, Настасья Филипповна,
твоё имя — опасный изворот,
что чертит рот, и говорят, снег
дал свою меру для твоих ланит,
и в волосах твоих гуляют ветры,
(капризными я их не называю),
твой глаз — глубокое ущелье,
упряжки в нём летят к чертям,
в снег превращаясь, и снег тот —
мера
для твоих ланит.
Тоцкий — свыше меры, и до того,
как обрести покой: мгновенье детства,
прошлое в его руках, и ныне
настало время взглядов, время
губ пришло для вас обоих.
Ганя Иволгин, если одной верёвкой все вы
повязаны,
в твоих руках её узлы,
ты их затягиваешь крепче
с улыбкой нехорошей на лице.
Ты много на себя берёшь,
но от себя ты требуешь так мало.
Ты смотришь, вожделением влекомый,
как расшибаются упряжки,
эх, сам не попади под колесо.
Генерал Епанчин, нет, не случайно
судьба сближает с теми, кого мы избегаем.
Мы ускользаем от детей,
скользим вослед желаньям тайным
и перед дверьми чужими как хранители стоим,
но не храним себя совсем.
Что ускользает? Белая,
юности застывшая мечта,
которая не ищет снисхождения?
Совершенство? И красота
в таком обличье, что мы
довольствуемся тайной? Аглая,
в тебе не разгляжу я
посланье лучшего, иного, мира,
в который не войти мне,
обет, что мне не выполнить,
владение, которого не сохранить.
///Поворачивается и, с этого момента, стоит лицом к публике.///
Проснитесь же для жизни осиянной,
планетами прельщённой,
что изъявлений требуют от нас,
я слышу только музыку без края
и вижу лишь движения немых.
///Здесь его слова проваливаются в марионеточный негибкий танец.///
Наши шаги, они напоминают редкие
и точные удары, глухо звучащие,
которые нас настигают.
///В танец, призванный выразить человеческое одиночество, вовлекается и Мышкин.///
///Интерьер воссоздаёт атмосферу цирковой арены. Настасья помыкает Тоцким, Ганей и генералом в белых лентах, она носится в трагическом, дерзком, опасном танце, показывая власть над тремя мужчинами. Появляется Рогожин, и Настасья вращается вокруг мужчин. Постепенно, по одной вещи, с неё падает одежда, и она остаётся под золотым шаром в одном белом трико. Она поднимает одну руку к шару, другую протягивает Рогожину, который выжидательно стоит в стороне. В этот момент к ней подходит Мышкин.///
Остановись! Тебя я заклинаю,
лицо единственной любви,
будь светлым, пробейся сквозь ресницы
глазом к миру, прекрасным будь,
лицо единственной любви,
лоб свой возвысь
над вспышками сомнений.
Они твои поделят поцелуи
и осквернят тебя во снах,
и если ты посмотришь в зеркала,
увидишь, что тобою в них владеет каждый!
///Мышкин выводит Настасью на авансцену, и они встают вместе на трапецию, которая спустилась из колосников. Когда они медленно воспаряют, звучат несколько тактов нежнейшей музыки.///
Будь подлинной и годы снегу возврати,
ты эту меру для себя прими, и хлопья снега
пусть тебя едва коснутся.
Да, этот мир таков:
он — бывшая звезда, которую детьми
мы населяли; теперь она в источниках распалась,
как смысл жизни, дождь часов,
как времени весёлого запас.
Да, это теперь призрак, бедный, одинокий,
однообразие когда-то радостной игры, качели
на ветру, смех вверх и вниз;
Цель наша —
одержимыми не быть
и мимо цели промахнуться;
да, эта музыка
звучит так глупо,
всегда одна и та же,
последовать за этой песней
грядущее сулит.
Ты в какофонию оркестра не вступай,
в которой мир проигрывает нас.
Ты упадёшь, едва смычок
опустишь, заговоришь со своей плотью
на тленном языке.
///Но Настасья всё же соскальзывает с трапеции в объятия Рогожина.///